В детдоме она долго ждала, что мама придёт. Думала, что это ошибка, что её просто потеряли. Каждую ночь засыпала с мыслью: «Завтра она меня найдёт… Завтра».
Но ни завтра, ни через год, ни через пять лет – никто за ней не пришёл. Кира рано поняла – надеяться бессмысленно. Она научилась быть сильной.
С самого детства у неё была мечта – она хотела стать дизайнером одежды. Часами рисовала эскизы, складывала кусочки старых простыней, создавая платья для кукол.
Когда ей исполнилось восемнадцать, она сделала всё, чтобы уйти из системы. Поступила в училище, сняла крошечную комнату в общежитии, работала на износ – сначала официанткой, потом швеёй, иногда бралась за любую подработку, чтобы оплатить учёбу.
Она знала – никто не поможет. Никто не поддержит. Всё придётся делать самой.
А потом появился он. Роман. Красивый, уверенный, харизматичный. Он смотрел на неё так, как никто никогда не смотрел. Он говорил правильные слова, обещал, что она для него – особенная! Что они вместе построят счастливую жизнь.
И Кира поверила! Впервые в жизни она почувствовала себя любимой. Ощутила, что важна. А потом её мир рухнул!
Однажды, когда она вернулась домой, дверь сорвали с петель люди в форме. Кричали. Обыскивали квартиру. Ломали вещи.
А потом кто-то держал перед её лицом свёрток с белым порошком.
— Это не моё! – её голос был сорван. – Я не знаю, откуда это!
Но ей не поверили.
На суде Роман стоял в стороне. Спокойный. Холодный.
Он даже не пытался её защитить.
— Я ничего не знала! – она кричала, но её слова тонули в безразличии.
Приговор: восемь лет.
Тюрьма сделала её другой. Там она научилась не плакать. Не верить. Не надеяться. Она привыкла к одиночеству.
Но сейчас…В этом зале, среди боли и страха, она впервые за долгие годы чувствовала тепло. Рука акушерки сжала её пальцы. Тёплая. Живая. Как будто мир не совсем забыл о ней.
Крик Киры прорезал родильный зал, разрывая напряжённую тишину. Это был не просто звук – в нём слышались все её страхи, боль и отчаяние, накопленные за долгие годы. Это был крик души, которая слишком долго терпела.
Марина Алексеевна крепко сжала её ладонь, ощущая, как пальцы девушки дрожат от напряжения.
— Дыши, детка, дыши! – твёрдо, но мягко сказала она, не давая Кире утонуть в собственном страхе. – Всё идёт хорошо, ты справляешься. Не сдавайся!
Но у Киры не осталось сил!
Её тело было словно выжато до последней капли. Казалось, ещё чуть-чуть – и она просто растворится в этой боли, в этом ледяном зале, где стены давили на неё со всех сторон.
— Я больше не могу!… – её голос сорвался на шёпот, а по вискам покатились горячие слёзы.
— Ты уже смогла! – Марина склонилась ближе, заставляя её встретиться с собой взглядом. – Ещё немного… Последний раз, и ты увидишь свою дочь!
Эти слова зажгли в Кире последние искры силы. Она стиснула зубы, собрала остатки воли, сжала пальцы на простыне – и, преодолевая себя, сделала последнее усилие.
А потом раздался крик. Совсем другой. Тоненький, пронзительный, живой. Марина мгновенно подхватила крошечное тельце, быстро завернула его в мягкую простынку, укрывая от прохладного воздуха.
— Девочка! – объявила она, и в её голосе прозвучала искренняя радость. – Здоровая, крепкая!
Кира замерла.
Её грудь резко вздымалась от тяжёлого дыхания, сердце бешено колотилось, а слёзы не переставали катиться по бледным щекам.
— Дайте мне её… Пожалуйста… – её голос дрожал, полон мольбы.
Марина наклонилась и бережно вложила тёплый свёрток в руки матери.
И в этот момент что-то в Кире сломалось. Как только крошечное тельце коснулось её груди, что-то глубокое, давно забытое, проснулось внутри. Она думала, что давно разучилась плакать. Но слёзы текли – неконтролируемые, горячие, – прорывая защитные стены, которые она строила годами.
Кира дрожащими пальцами коснулась крохотного личика, глазки девочки были плотно закрыты, а крохотный ротик шевельнулся, испуская едва слышный писк.
— Лия… – прошептала она, едва дыша. – Тебя зовут Лия!
Это был момент, который Кира хотела запомнить навсегда. Но счастье оказалось мимолётным. В этот же миг дверь палаты резко распахнулась, и на пороге возник высокий мужчина в форме. Конвоир!