Вообще-то он думал, что раз бить не стали, то они все вместе обсудят, какая у него жена нехорошая. Но разговор пошёл не в то русло. Вторая женщина потянула его за рукав.
— Пойдём хоть чаю попьёшь, а то, наверное, плохо тебе. Я так понимаю, нас до утра никто не побеспокоит, так что можно расслабиться. Меня Катя зовут, а это Маша.
Она кивнула на ту, которая сидела за столом.
— Зина и Валя, — показала ещё на двух.










— Николай.
Они сели за стол, Коле поставили кружку с чаем, который скорее напоминал чистую заварку. Он отхлебнул и спросил у Маши:
— А где муж-то ваш? Вы, извините, но так и не сказали.
Маша повернулась к нему.
— Муж? А нет больше мужа. Сам сгинул. Я вот в тюрьме сижу, а детки мои в детском доме.
— А вы тут каким боком?
— А я расскажу, если интересно.
Муж мой пить-то начал как-то внезапно, мы уж лет десять с ним жили душа в душу. Я сначала понять не могла, в чём дело, а потом узнала. Подсадил его коллега по работе в карты на деньги играть.
А где карты, там и выпивка, известное дело. Уж как я просила, как плакала, на коленях стояла, ругалась. Говорила, что не будет добра от всего этого.
А он напьётся и хорохорится: «Молчи, женщина, сам мужик, сам знаю, что делаю». А потом… Тоже по пьяни проигрался он сильно. Так сильно, что нам угрожать стали.
Он-то мне ничего не говорил, только зенки свои заливал каждый день, чтобы не так страшно было и о долге можно было не думать. Так и помер от какой-то палёной водки. А потом пришли ко мне, ну то есть к нам с детьми.
Сказали, что он задолжал, что должны мы съехать и квартиру на них переписать. Я сразу их послала подальше. Один из них схватил моего сыночка за сережку.
Прижал к себе и говорит, что если не соглашусь, то всем нам конец. Я как глаза сына увидела, полные ужаса, так и разум потеряла. Схватила нож, которым до этого капусту шинковала.
Этот-то упал, а у двери второй стоял. Я к нему. В общем, увижу детей, когда они уже совсем взрослыми станут.
Да и то только в том случае, если они вообще захотят меня видеть. Коля сидел молча. Одно дело такую историю прочитать где-нибудь и не поверить, вернее, подумать, что многое придумано, а другое дело — вот так, глаза в глаза.
Какое-то время женщины молчали. Потом заговорила другая, кажется, Валентина.
— Я вот тоже тут, и тоже из-за того, что муж пил, хотя, конечно, и сама виновата.
Николай перевёл взгляд на неё.
— Мой-то сразу пил, сначала вроде немного, потом всё больше, потом из семьи деньги воровать начал, потом и вещи. Потом уж ничего не осталось, и он от злости бить меня стал.
Терпела, терпела, однажды не выдержала.
Николай сидел и не знал, что сказать. А что тут скажешь, какие-нибудь банальные слова? Глупо.
Почему-то и выпить сейчас не хотелось, от слова «совсем». Тут он услышал, что кто-то плачет. Плакала самая молоденькая из тех, кто был в этой камере.
Катя сказала вполголоса:
— Зинке вообще как прилетело. Считай, невиновата девка, ни в чём не виновата, а вот теперь тоже зэчка.
Коля тихо спросил:
— А что у неё случилось, тоже муж?
— Да нет, она-то и замужем побывать не успела.
Спрашивать, за что сидит, было как-то некорректно. В общем, мать померла, отец другую привёл, пили они шибко, долгов набрали страшно, а её, значит, отдали за долги.
Ну а Зинка тому, кому отдали, и бахнула какой-то статуэткой по голове. Так что обидно: девчонка не виновата, мужик тот жив остался, а ей впаяли срок — мама не горюй.
— Ну а как же так-то? Сама ворона, состояние аффекта.
Катя посмотрела на него.
— Ты прямо как адвокат. А кто бы всё это искал, доказывал? Откуда у неё деньги на адвоката, а у того мужика деньги-то есть.