— Ничего, девочка, ты молодая, ещё родишь. Образуется…
Санитарка роддома неловко переложила прозрачную сумку Ульяны из одной руки в другую и бросила на роженицу быстрый взгляд. В сумке выделялись пёстрым пятном детские вещички и белая с голубой окантовкой упаковка подгузников, на ней, на упаковке, значилась большая цифра «1» — для только родившихся деток. Лифт, грохоча, опускал их на первый этаж.
— Дети старшие есть?
— Нет…
— Это сложнее… Что твои решили? Хоронить будете или…
— Будем, — отвернулась, поджав губы, Ульяна.
Санитарка понимающе вздохнула.
Её забирали из роддома одну. Конверта с ребёнком не было как и не было вообще ничего: ни улыбок, ни поздравлений, ни скромного букета цветов… Был только муж с опущенными, виноватыми глазами и ужасная, обжигающая льдом пустота. Муж обнял её скупо, как чужой. Безо всяких напутствий и памятных фото они покинули здание родильного дома.
— Я уже был… Кхм… — запнулся муж и ещё раз кашлянул. — У ритуальщиков… у стервятников этих… Всё заказал на завтра. Но ты, если хочешь, кхм, можешь внести коррективы. Венок белый выбрал, а гробик, он такого цвета, как…
— Не важно. Я не могу…
— Хорошо. Кхм…
Ну до чего же предательски ярко светит солнце в этот декабрьский день! Где же ветер, где же хлёсткий дождь, где же мокрый, противный снег, лепящийся в лицо, как плевок Господа! Так было бы правильнее… Они молча прошли КПП и направились к машине. Ульяна с жалостью взглянула на покрытый грязью и пылью бок авто.
— Ох и грязная же она у нас.
— На мойку забыл заехать. Ещё три дня назад хотел, да тут… Кхм.
— Ты заболел?
— Нет. С чего ты взяла?
— Покашливаешь.
— Да нет, это так… Горло сводит от нервов.
Они сели в машину и Саша, муж Ульяны, завёл мотор. Сразу тронулись.