Мать просто стояла в замешательстве, пытаясь осознать, что ее мальчик больше не поддается ее влиянию, и что вернуть его к прежней жизни уже вряд ли получится. Минутную тишину неожиданно прервал тихий, но настойчивый стук в дверь. «Анатолий Иванович?» — голос с порога прозвучал немного неуверенно, но громко.
— Дверь-то у вас не заперта. Мне бы к свинке заглянуть. Она с ночи легла и не встает.
У нее ведь двенадцать поросят, и я переживаю. Вдруг что-то серьезное. В ее голосе прозвучала тревога, но сразу же добавилось тепло.
«А еще я вам пирожков принесла. Как и обещала. С вишней и сливами. Горячие еще. Да и молока свежего. И яиц пару штук вкрутую. Вон все в термосумке». В дверях стояла мощная фигура девушки, которая, без сомнения, могла стать центром внимания где угодно. На целую голову выше самого Анатолия, а ее крепкая фигура угрожала разорвать рубашку на плечах.
То ли от внушительных вздохов, то ли от силы ее плеч. Пышные формы, на которые трудно было не обратить внимание, могли стать завистью любой звезды телеэкрана. Ее длинная коса свисала по спине, которую она небрежно перекинула на плечо.
А потом стала нервно теребить кончик, хлопая своими большими глазами. Ее нос картошкой, румяные щеки и веснушки на лице делали ее похожей на живую матрешку, сошедшую со страниц народных сказок. «Ирочка, ну сколько раз я просил называть меня просто Толей? Или хотя бы Толиком?» Анатолий улыбнулся девушке с теплой нежностью.
«Ну зачем так официально?» Он повернулся к своей матери, чье лицо с каждой секундой становилось все более каменным. «Мама, познакомься. Это Ирочка.
Та самая, о которой я тебе рассказывал. Моя будущая жена». Мать замерла на месте, пораженная этой сценой.
Как будто ее ударила молния. Взгляд ее метался от Иры к Анатолию, и словно не в силах больше вынести происходящее, она резко развернулась и с шумом выбежала из дома, громко хлопнув при этом дверью. Ее громкие шаги эхом раздались на улице.
Анатолий, сохраняя спокойствие, догнал мать у машины и протянул ей забытую сумочку. «Мам, ты это оставила?» Тихо произнес он почти шепотом, словно не хотел разбудить еще большее напряжение между ними. Он сделал паузу, а потом неожиданно для матери задал вопрос.
«А ты помнишь дедушкин дом? Вы его сразу продали, после того, как ни его, ни бабушки не стало. Ты ведь там выросла, да? Дом был побольше моего нынешнего, если не ошибаюсь. А помнишь, как дедушка меня тогда на речку водил карасей ловить? Я даже сапог потерял.
И всю дорогу обратно ехал на его плечах. А ты ругалась на нас обоих. Потом этих карасей мы кошки скормили.
А яблоки там, помнишь? Такие сладкие были. Никогда больше таких не ел». И мать неожиданно смягчилась.
В ее глазах появилось что-то теплое, давно забытое. «Помню, конечно, сынок». «Как такое можно забыть?» — ответила она, вздохнув тяжело, словно сбросив груз долгих сражений.
«Наш дом был, может, и попроще, чем твой сейчас. Но в нем было что-то свое, настоящее. Береги себя, сын!» — добавила она под конец и осторожно поцеловала сына в лоб, как делала это когда-то в детстве.
«И звони хоть иногда, а то я не могу. Я не могу. Я не могу.
Я не могу. Я не могу. Я не могу.
Я не могу. Я не могу. Я не могу!» — спросила она, с тревогой и любопытством глядя на него.
Анатолий улыбнулся и, заметив ее беспокойство, спокойно ответил. «Да ничего особенного, Ирочка. Только что ты мне помогла выиграть спор с отцом.
Спор, от которого зависит не только моя репутация, но и моя жизнь. Так что спасибо тебе за это». Он многозначительно посмотрел на девушку, и в его глазах блеснула искренняя признательность.
«А теперь давай пойдем, посмотрю твою свинку, наконец-то. И, кстати, деньги спрячь. С невесты оплату брать — это как-то совсем неправильно, не по совести».
Ирочка смутилась, но тут же мило улыбнулась, чувствуя, что за внешней легкостью услышанных слов скрывается нечто намного большее — доверие, уважение и зарождающееся новое будущее.