Евгения Семёновна тяжело вздохнула, глядя на стопку бумаг в своих руках. Это были жалобы — десятки, если не сотни листов, исписанных гневными словами пациентов терапевтического отделения огромной областной больницы. «Сами понимаете, что всё очень плохо», — сказала она, обращаясь к главврачу, Андрею Игоревичу, который сидел напротив за массивным столом, заваленным медицинскими журналами и отчётами.
«Да, я вижу, Женечка, но ведь это не первый день», — ответил он, устало потирая виски. «Конечно, не первый», — согласилась Женя, аккуратно кладя пачку на стол. — «Дело в том, что полгода назад, когда я принял эту больницу под своё руководство, всё выглядело просто замечательно. Естественно, только на бумаге». Она сделала паузу, вспоминая, как впервые переступила порог этого учреждения.
Тогда её встретили улыбки персонала, чистые коридоры и кипы идеальных отчётов, которые рисовали картину чуть ли не образцовой больницы. Терапевтическое отделение, судя по документам, было настоящей жемчужиной — показатели выписки, успешного лечения и удовлетворённости пациентов зашкаливали.
«Я, как наивный школьник, решил, что раз там всё так хорошо, то можно заняться им в последнюю очередь», — продолжил Андрей Игоревич, качая головой. — «Сначала я бросил все силы туда, где действительно требовалось вмешательство: в хирургию, где текла крыша, и в инфекционное, где не хватало коек. Нарушения там оказались не такими уж серьёзными. Мы всё устранили, заменили оборудование, подлатали стены — и только тогда я решил присмотреться к терапии повнимательнее». Его голос стал тише, словно он сам до сих пор не мог поверить в то, что обнаружил.
Женя кивнула. Она знала эту историю: как главврач, полный энтузиазма, постепенно начал замечать странности. Например, то, что пациенты в терапевтическом отделении редко задерживались на положенный срок лечения. Их выписывали подозрительно быстро, иногда даже без видимых улучшений. В самом отделении все — от медсестёр до врачей и даже некоторых пациентов — наперебой твердили, что у них всё замечательно. Но что-то не давало Андрею Игоревичу покоя.
А потом в его кабинет вошла секретарь с этой самой стопкой жалоб. Положив бумаги на стол, она равнодушно спросила: «Вам оставить или, как всегда, в урну?» Он тогда даже не понял, о чём речь, но, начав читать, просто впал в ступор. Оказалось, что жалобы писали те, кто уже выписался или ушёл долечиваться домой, не выдержав условий. А в отделении, как ни в чём не бывало, продолжали утверждать, что всё в порядке.
Евгения Семёновна, или просто Женя, как её называли коллеги, была молодым специалистом, но уже успела зарекомендовать себя как человек решительный и неравнодушный. Её тёмные волосы были собраны в аккуратный пучок, а глаза блестели от едва сдерживаемого гнева. Именно эта решительность когда-то спасла несколько жизней, ещё в те времена, когда она работала на скорой помощи. Однажды, например, она настояла на немедленной госпитализации пожилого мужчины с подозрением на инфаркт, хотя бригада сомневалась.
Позже врачи подтвердили её правоту — ещё час промедления, и пациента бы не спасли. Её заметили, похвалили, и какое-то время она даже проработала в частной клинике. Но там ей быстро наскучило: слишком много богатых ипохондриков, слишком мало настоящих больных и настоящих вызовов. И вот теперь она здесь, в этой огромной больнице, лицом к лицу с самым настоящим бардаком.