Болела не сильно. «Ничего», — сказала она своему отражению, — «бывало и хуже». Вокруг пели птицы, шелестели листья, скрипели старые ели, рассказывая друг другу вековые истории.
Надя любила эти звуки, они казались ей гораздо понятнее, чем шепотки деревенских, когда она проходила мимо чужих дворов. Сиротка. Бедняжка.
Вот и сейчас, сидя у ручья, Надя снова услышала эти голоса в своей голове. Бабушкина сказка о родителях всегда звучала красиво. Папа — музыкант, который отправился в дальние края собирать песни для людей, а мама — такая лёгкая и красивая, что её сдуло на небо сильным ветром.
Надя представляла, как мама смотрит на неё оттуда, с облаков, а папа бродит где-то по миру, с гитарой за плечами. Но соседский мальчишка Витька, задиристый, с вечно ободранными коленками, однажды крикнул ей вслед. «Твой папка в ящике лежит, а мамка при родах померла».
Надя тогда замерла на месте, а потом медленно обернулась. Не заплакала, не убежала, просто посмотрела на Витьку долгим взглядом, от которого тот вдруг стушевался и отступил. «Неправда», — сказала она тихо.
«Мой папа собирает песни для людей». Потом она пошла домой и долго сидела на крыльце, глядя на дорогу, уходящую за горизонт. Вечером бабушка обнаружила её там же, с покрасневшими глазами, но без слёз.
Варвара тогда обняла внучку своими большими руками, пахнущими травами и свежеиспечённым хлебом, и ничего не спросила. А через несколько дней Надя подслушала разговор бабушки с соседкой Марьей. «И что ты, девки, голову морочишь сказками своими?» — говорила Марья.
Сказала бы правду, что отец её помер от чахотки, а мать при родах скончалась. Нашла правду, — отрезала Варвара. Успеет ещё наглядеться на эту правду.
Пусть пока поживёт в сказке. С тех пор Надя знала, что Витька, хоть и задира, но сказал правду. Только вот почему-то легче от этого не становилось.
И бабушкина, сказка про улетевшую на небо маму и ушедшего за песнями папу, была куда теплее и понятнее, чем скончалась и помер. Небо над лесом начало светлеть, солнце поднималось всё выше. Надя вскочила с поваленного дерева.
Пора было возвращаться к поискам. Она ведь пришла в лес не просто так, а за своими пропавшими игрушками. Теми самыми, которые исчезли месяц назад, когда бабушка сказала, что они потерялись в лесу.
На самом деле Надя догадывалась, что игрушки не терялись. Она видела, как бабушка заворачивала в газету Плюшевого Мишку куклу с фарфоровым лицом и заводного заяца. Видела, как уносила куда-то узелок.
А на следующий день, когда Надя спросила, где её игрушки, бабушка отвела глаза и сказала. Потерялись они, внученька. В лесу потерялись.
Может, найдутся ещё. Не сказать же внучке, что продала их, чтобы на сборы в школу денег хватило, хотя бы на самое необходимое. А Надя стала ходить в лес.
Каждый день, рано утром, пока бабушка растапливала печь или возилась в огороде. Она знала, что это не правда про потерянные игрушки. Но всё равно искала.
Потому что если бабушка сказала «потерялись в лесу», значит так нужно было сказать. Жизнь с бабушкой научила Надю многому. Например, тому, что хлеб вкуснее, когда его делишь с кем-то.
Что латанные-перелатанные носки могут быть теплее новых, если их чинили с любовью. Что иногда приходится что-то терять, чтобы не потерять чего-то более важного. Игрушки у Нади были красивые, яркие, дорогие, не такие, как у деревенских детей.
«Мать твоя их покупала ещё до твоего рождения», — говорила бабушка. «Всё к твоему появлению готовилось». Потом добавляла тихо, словно сама себе, будто знала, что не увидит, как ты растёшь.
Теперь игрушек не было. Зато был хлеб в доме и новые резиновые сапожки для Нади. Бабушка купила их на ярмарке в соседнем селе, когда выручила деньги за продажу козы.
Сапожки были немного велики, на вырост, как говорила Варвара, но Надя всё равно была им рада. «Подумаешь игрушки», — рассуждала она, шагая между деревьями. «У Машки из соседнего дома вообще одна тряпичная кукла на всю жизнь.
А у меня есть целый лес с сучками-зверушками и шишками-куколками». Тропинка вывела Надю на небольшую поляну, окружённую молодыми елями. Дальше начиналась та часть леса, куда бабушка не велела ходить.
Там крутой овраг, недолго, и шею свернуть. Но именно там, за самой высокой елью, проходила дорога, по которой иногда проезжали машины из города. Выйдя на край поляны, Надя замерла.
На дороге, совсем близко от опушки, стояла чёрная машина. Блестящая, как спина жука оленя, которого Надя однажды нашла под корягой. Машина была городская, большая, с тонированными стёклами, не такая, как видавший виды трактор дяди Феди или запорожец учителя из сельской школы.