Опять же, сын профессуры, чем не партия для его перезрелой доченьки? — Заткнись, и ни слова о моем папе. Ладно, меня грязью поливаешь, но папу не тронь. — Тебя грязью? Да ты сама как свинья.
Возишься в грязи сплетен, склок и всякой пакости, мерзавка. — Еще что? — уже смеялась Агния. — Что ты еще имеешь мне сказать? Говори уже, и покончим с этим театром.
Я подаю на развод. Хватит с меня. Видеть тебя не могу.
Выпроваживай квартирантов из квартиры своих родителей и переезжай туда. Сделай милость. Не могу тебя лицезреть.
Чего угодно, но чтобы Вадик заикнулся о разводе, такого Агнеса не ожидала. — Завтра ты пожалеешь о сказанном, — высокомерно сказала Агнеса Сергеевна, — и будешь просить у меня прощения. А я прощу тебя.
Прощу ради сына, ради тех лет, которые мы прожили вместе. Не такая я, железная, могу и прощать. Не лицемерь.
И я, и ты знаем, во имя чего ты меня собираешься прощать. Во имя себя, любимый. Ты же ни дня не работала.
Сидела сначала на шее своего отца, потом пересела на мою шею и продолжаешь сидеть. Но я скину тебя. Устал тянуть.
Еще было бы кого тянуть, а то так. Пустышка, которая днями бездельничает и помыкает мной домработницей. Агнеса Сергеевна хотела вставить слово в свое оправдание, но Вадим остановил ее.
— Слушай меня внимательно. Это никакие не шутки. Сейчас я уйду, и меня два-три дня не будет.
Когда вернусь, чтобы духу твоего тут не было. Завтра подам на развод и адью. Прощай.
Варвара, — позвал он домработницу, — Агнеса Сергеевна съедет. Приберись тут. — Хорошо, приберись.
Чтобы запаха сигаретного дыма я не слышал. Я оплачу дополнительно. — Как скажете, — ответила домработница и скрылась в глубине дома, подальше от скандала.
В дверь позвонили. — Дети, — позвала Полина, — откройте. Это, скорее всего, к вам.
Я никого не жду. — Мам, это дедушка, — крикнула с прихожей Валера. Каково же было ее удивление, когда она вышла навстречу отцу и увидела свекра.
— Здравствуйте, Вадим Исаевич, — онемевшим от волнении языком произнесла она. — Здравствуй, Полина. Извини, что без предупреждения.
Виновато улыбнулся свекр. — Ничего, ничего, проходите. Что-то случилось? Волнение читалось на ее лице.
— Ничего такого, чтобы тебе так переживать, Поля. Полине как-то было странно. Обычно Вадим Исаевич с нею был не очень разговорчив, а тут вдруг пришел, сам пришел.
— Можно я у вас дня два-три поживу? — спросил свекр. Чем еще больше удивил Полю. — Нет, нет, если нельзя, я уйду, — увидев замешательство невестки, сказал он.
— Оставайтесь. Конечно, оставайтесь, места всем хватит. Хотите, в кабинете Лешей располагайтесь, хотите в гостевой, или у нас еще одна комната свободна.
— Я в кабинете. — Вот, — положил на стол сверток Вадим Исаевич, — это тебе с детьми. — Что это? — разворачивая бумагу, спросила Полина.
— Деньги? — удивилась она. — Много денег. И тут же положила на стол распакованный сверток.
— Нет, нет, зачем это? Я не могу взять. — Возьми, Поля, это деньги от души, потому возьми. Поезжай с детьми куда-нибудь отдохнуть.
Тебе сейчас как никогда нужен отдых. Кроме вас у меня никого нет, потому возьми. С собой в гроб я их не заберу.
У Алеши в материальном плане все хорошо, потому возьми. — Агнеса Сергеевна, разве она не против, что вы нам деньги дали? — Это не ее дело. Она и копейки за свою жизнь не заработала.
А потом, Полина, я решил подать на развод, потому к вам и напросился пожить. Видеть ее не могу. Надеюсь, за три дня она съедет в родительскую квартиру.
— Алеша знает? — Пока знаешь только ты, да это и не имеет значения. Развод будет в любом случае. — Сейчас будем ужинать, — сказала Полина.
— Спасибо. Я весь на нервах, не хочу есть. — Ну как, Вадим Исаевич, надо кушать, а потом все вместе за одним столом, это же так здорово.
— Ну, хорошо, — улыбался свекр. — Разве что все вместе. Я всегда ем один, иной раз потому и есть мне не хочется.
Агнеса Сергеевна и не думала съезжать из дома мужа. Такой бзик с ним впервые, поэтому особого значения его пылким речам она не предавала. Перебесится и вернется, и будет все как прежде, а вот она отомстит ему за его слова.
— У тебя было три дня, — спокойно сказал Вадим Исаевич. — В чем дело, Агна? Почему ты еще здесь? — Я здесь прописана, и я твоя жена, — спокойно ответила Агнеса Сергеевна, пуская клубы сигаретного дыма в лицо Вадима. — Я подал на развод, и скоро ты не будешь моей женой.
Обратной дороги нет, между нами огромный ров, величиной в жизнь, поэтому изволь удалиться с моих глаз. — Ох, как поэтично ты выражаешься, Вадик, даром что математик. Не влюбился ли ты, мой дорогой? — Дорогой, но не твой.
Не заставляй меня силой тебя удалять. Не хочется руки об тебя пачкать. — Никуда я не уйду, — гневно крикнула Агнеса Сергеевна.
— Ты мой муж, и я на тебя всю жизнь потратила, ты обязан меня обеспечивать. — Нет, ты невозможный человек. В конце концов, да, я влюбился, и я хочу свою женщину привезти в свой дом.
Я не султан, чтобы иметь две жены, потому, Агна, давай вот без этих выкрутасов, съезжай. Это мое последнее слово. — Карина, в конце концов, пора бы тебе знать, что придя с работы, я ужинаю.
— Лёш, а я не ужинаю, поздняя еда — это вредно, — листая что-то в телефоне, ответила Карина. — Тебе тоже пора привыкнуть к этому режиму и следовать здоровому питанию. — Я плевать хотел на твое здоровое питание, — крикнул Алексей.
Карина вздрогнула, отвлеклась от телефона и уставилась на Алёшу. — Ну что ты смотришь? Да, я хочу жрать, дабы не заработать язву, я мужчина, и твои новомодные диеты мне не нужны. Да-да, я хочу супа, борща, котлет, понятно? — А почему ты так кричишь?.
— Всё, что ты перечисляешь, — это плебейская еда, и потом, почему ты её от меня требуешь? — Ну, во-первых, я не умею готовить, а потом, я не потерплю в своей квартире этих мерзких запахов. Тебе по дороге домой следовало поесть в ресторане, а не истерить тут, как беременная баба. — Иди сюда, иди ко мне, мой милый, я тебя успокою, — улыбалась Карина.
— Сейчас ты забудешь о своем голоде. Сексуальность Карина его возбуждала и восхищала. Но не теперь.
Теперь он элементарно хотел супа и котлет. — Чтобы предаться страстному желанию, мужику надо иметь на это силы, — сказал Алексей. — Потому его надо кормить.
— Фи, как грубо! Что значит кормить? — Извини за правдивость моих слов. Ты что, свинья, чтобы тебя держать на откорме? — Котик, прошу тебя, не разочаровывай меня. Мне обидно.
— Неужели ты подумал, что я буду готовить? Мои нежные ручки под другое заточены.— И сколько раз говорить? Не называй меня котиком, это уж слишком.
— У тебя даже на работе, — вырывается это мерзкое слово, чем вызывает усмешки сотрудников. — Ну, хорошо, хорошо, коти… Ой, забыла, забыла. Но иди же ко мне, я успокою тебя.
И ты закажешь себе пиццу или что-нибудь еще, но только без резких запахов, от которых меня тошнит. — Ты беременна? — удивился Алексей. — Нет, боже мой, никогда.
Дети — это не мое. Копаться в их подгузниках, не спать ночами, переживать за них — это так старит женщину, старит и унижает. Кариночка же по своей сути еще совсем ребенок, избалованный ребенок, и он любит ее и готов ее баловать.
— Собирайся, пойдем в ресторан. — чмокнув Карину в щеку, сказал Алексей. — Сначала еда, а потом уж будешь меня успокаивать.
— Ура, ура! — захлопала как ребенок в ладоши Карина. — Вот за что я тебя люблю, Лешенька, ты всегда найдешь компромисс. — А все почему? — Потому что ты умный, настоящий мужчина, поэтому я тебя и полюбила.
Я быстро, я сейчас, мне только переодеться. Карина не была наивным ребенком, как считал ее Алексей и те мужчины, которые у нее были до него. Она просто умела казаться слабой, наивной, где-то дурочку включить.
И вот при помощи такой нехитрой тактики она управлялась сильными мужчинами и пользовалась ими так, как это было выгодно ей. — Все-таки Вадим Исаевич оставил деньги, — подумала Полина, увидев сверток в кабинете на столе. Рядом со свертком лежала записка.
— Полина, это честно заработанные деньги и подарок от души, поэтому не побрезгуй моей помощью, я настаиваю на твоем отдыхе с детьми. — Привет, родители, — нарочито-оптимистично поприветствовал Алексей отца и мать. — А ну, признавайтесь, какая между вами кошка пробежала? Что это еще за развод? Пап, перестань, столько лет прожили вместе.
— Чья б корова мычала, — ответил Вадим Исаевич. — Что ты тут развел миротворческую деятельность? Прибежал такой радостный. Посмотрим, как ты будешь радоваться попозже.
Я тоже в свое время был вот таким же, как ты, восторженным дурачком. И всю жизнь ходил в этих самых дураках. Надоело, устал.
Передаю тебе эту эстафету жизни. — Кариночка, еще не надоело? — Надоест, будь готов. Да так надоест, что пожелаешь в петлю залезть.
А я все, умываю руки и живу, как хочу. Указка в виде твоей мамочки мне не нужна. А твоя неуважаемая мной Кариночка, как она? Указывает тебе, что есть, что пить, как жить, как Полину с детьми надурить.
А? Чего молчишь, сынок? — Пап, ну что ты заладил? Кариночка, Кариночка, речь сейчас не обо мне. — И о тебе тоже, дорогой сыночек. Еще как о тебе.
Пока что есть хоть маленькая надежда на возвращение тебя в свою настоящую семью. Не упускай ее, одумайся, вернись, покайся. И пылинки с Полины сдувай, если она тебя простит, конечно.
— Чего ты несешь, старый дурак? — не сдержалась Агнеса Сергеевна. — Вернуться к этой бабе? Как у тебя только язык поворачивается, сыну такое советовать. Может, еще Алеша ноги ей мыть и воду пить? — съязвила Агнеса.
— И ноги мыть, и воду пить, — отвечал Вадим Исаевич. Для такой женщины не грех ей это проделать, лишь бы она простила. Сын, не слушай мать, ибо станешь таким же одиноким человеком, как я, твой отец.
Вот весь мой ответ. Твою мать я ненавижу и желаю поскорее от нее избавиться. Хочу жить дальше и без нервов.
На первое заседание суда она не пришла. На втором и так разведут. Без ее участия.
Убеди ее съехать от меня. От греха подальше убеди. После своей полкой речи Вадим Исаевич со словами «Эх, жизнь моя жестянка!» махнул руку в сторону жены и скрылся за дверьми своего кабинета.
— Ну вот что мне с ним делать? — растеряно спросила Агнеса Сергеевна сына. — Не знаю, мам. Ну как-то же вы ладили до этого.
Вот и я не знаю, что на него нашло. Как-то вскользь сказал, что влюбился и желает привезти сюда свою любимую женщину. Как думаешь, врет или все-таки… — Не знаю.
Да нет, не может быть. На женщин нужно время, а он со своими цифрами не расстается. Когда бы он успел? Или ты что-то заметила? — Да вот, две недели тому назад, два дня отсутствовал, давал мне срок на миграцию из нашего дома в квартиру моих родителей.
Каждый день меня гонит, но я держу оборону. — Мам, может, мне дразнить гусей и стоит переехать? — Ага, сейчас! — вскипела Агнеса. Все ему прямо на блюдечке с голубой каемочкой.
Никуда я не уеду! На что я буду жить, Леша? Оплачивать счета за огромную квартиру? Может, стоит продать квартиру и купить меньшую? Зачем тебе одной квартира в триста квадратов? — С ума сошел? Это же квартира моих родителей! Я там выросла, я там… Агнеса Сергеевна не выдержала, не выдержала и заплакала. Впервые Алексей видел мать, плачущей, ему было невероятно ее жалко. Он обнял ее и прижал к себе.
— Не плачь, мамочка! Не плачь! Переезжай, я буду тебе помогать! — Тебе алименты платить, у тебя жена красавица, красота требует вложений, и еще и я. Нет, сынок, никуда я не уйду, даже после развода не уйду, не будет же он выталкивать меня в зашей. — Ой, первый раз вижу, что наша Агна рыдает, — вышла с кабинета Вадим Исаевич. — Полезны, очень полезны тебе рыдания.
Отливаются кошки-мышки на слезы. Примерь шкуру, в которую ты упаковывала людей. Что, хорошо? Хорошо тебе? — Пап, перестань! — заступился за мать Алексей.
— Ну что за злорадство? Ты же не такой, пап! Она меня сделала таким. Вот, полюбуйся. Тебя ждет то же самое.
Забирай ее к себе и жалей там, сколько тебе будет угодно. Посмотрим, как это понравится твоей Кариночке. Это Поля ее терпела, даже тогда, когда знала, что она за ее спиной настраивала тебя против нее.