«Леночка, понимаешь», — мама взяла меня за руку, поглаживая большим пальцем запястье, как делала в детстве, когда хотела успокоить меня перед уколом или неприятным разговором с учителем. «Мы подумали, что поездка-то уже оплачена, билеты куплены. А ты сейчас, ну, в таком состоянии», — начала она мягко, но с явным намеком.
«Врач сказал, тебе минимум месяц в больнице лежать, потом реабилитация. Так что мы решили, что поедем втроем. Не пропадать же путевкам», — закончила она с уверенностью, словно это было само собой разумеющимся решением. Ее слова повисли в воздухе, как сигаретный дым в непроветриваемой комнате — тяжелые, удушающие.
Я почувствовала, как холодеет все внутри. В первую секунду даже показалось, что мне послышалось, что это какой-то странный сон, вызванный лекарствами или болью. «Вы хотите поехать во Францию? Сейчас? Пока я здесь?» — мой голос звучал чужим, будто принадлежал кому-то другому, а не мне.
«Ну а что такого?» — вмешался Сергей, отлепившись от стены и подходя ближе к кровати. На нем был новый свитер, явно дорогой, кашемировый, еще одно подтверждение того, куда уходили мои деньги. «Ты же сама это планировала, сама хотела нас порадовать.
Теперь все равно не сможешь поехать, а деньги уже потрачены. Логично, что поедем мы. А ты поправишься, и в другой раз съездишь», — сказал он с такой уверенностью, что у меня подкатило к горлу чувство тошноты. Не от боли или лекарств, а от внезапного осознания того, кем стал мой брат.
Человек, которого я помогала растить, которому читала сказки перед сном, учила кататься на велосипеде, отдавала свои карманные деньги на мороженое, теперь смотрел на меня с циничной прагматичностью. Я перевела взгляд на отца. Он всегда был немногословен, предпочитал выслушивать мнения других и соглашаться с самым громким голосом — обычно с маминым.
Сейчас он опустил глаза, избегая моего взгляда, и пробормотал: «Мама права, Леночка. Нам всем нужен отдых. У тебя тут хорошие врачи, больница приличная. А у нас дома… сама знаешь», — добавил он тихо, словно оправдываясь передо мной и перед самим собой.
Что-то надломилось внутри меня в тот момент. Что-то хрупкое и важное, какая-то последняя вера в то, что моя семья действительно заботится обо мне, а не только о своих удобствах. Словно тонкая струна, натянутая до предела, лопнула с тихим, но отчетливым звоном, который могла услышать только я.