Сквозь узкую щель в шторах скорой помощи Виктор наблюдал за проносящимся мимо Киевом. Яркие витрины Подола манили теплым светом, спешащие прохожие на Крещатике мелькали в вечерней суете — жизнь, от которой он чувствовал себя отрезанным последние годы. Три года. Три года его жизни были украдены этой болезнью. Три года он был привязан к постели умирающей женщины, лишенный роста в карьере, свободы, окруженный бесконечными счетами за лечение, которые оплачивались ее сбережениями, и удушающим запахом лекарств, пропитавшим их квартиру.
Они потратили немало ее средств на врачей и клиники — деньги, которые скоро станут его деньгами. Перед глазами возник образ Ирины: светлые волосы, рассыпающиеся по подушке, молодое, упругое тело, ее смех, беззаботный и свежий, словно весенний ветер над Днепром. С той самой встречи в фитнес-клубе на Левобережье, куда Екатерина купила ему абонемент, чтобы он мог отвлечься от мрачной рутины, Ирина стала его спасением, его глотком воздуха в этом царстве болезни и увядания. А теперь, когда конец был так близок, они смогут наконец быть вместе, вдвоем строить новую жизнь.
Он мысленно подсчитал: квартира в центре Киева, дача под Киевом, банковские счета, акции. Он помнил все цифры наизусть, как заклинание, обещающее свободу. Достаточно, чтобы начать все заново — с Ириной, молодой, здоровой. Витя. Тихий, похожий на шелест осенних листьев в парке Шевченко, голос Екатерины вырвал его из мечтаний. Ее сухая рука, покрытая синяками от капельниц, тянулась к нему.
Он взял ее ладонь, поражаясь, какой невесомой она стала, словно птичья кость, готовая сломаться от легкого нажатия. «Мы почти приехали», — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал мягко и успокаивающе, скрывая внутреннее напряжение. Машина замедлила ход, поворачивая во двор их дома — здания в стиле киевского ампира с видом на Днепр, величественного и спокойного. Некогда они гордились этой квартирой, символом успеха, купленным, когда переводческое агентство Екатерины начало приносить серьезный доход на ее деньги, для их общего будущего.
«Спасибо, Витя!» — прошептала Екатерина, слабо сжимая его руку с трогательной нежностью. «Я так хотела провести последние дни дома, где мы были счастливы!» Виктор вздрогнул — не от прикосновения, а от этих слов, от благодарности, которой он не заслуживал ни капли. В горле встал ком, но не от жалости, а от странного, неуместного чувства стыда. «Не говори так!» — произнес он, отводя глаза. «Ты еще поправишься». Ложь сорвалась с губ привычно, как дежурная фраза, в которую он давно не верил, если вообще когда-то верил искренне.
Санитары осторожно вынесли каталку из машины, двигаясь с профессиональной аккуратностью. Сосед по площадке, пожилой профессор из Киевского университета, вышел на лестничную клетку, увидел процессию и торопливо скрылся за дверью, словно болезнь могла перекинуться на него через взгляд. Екатерину перенесли в спальню, устроили на широкой кровати, которую Виктор заранее застелил свежим бельем. Капельницу с обезболивающим подвесили на специальный штатив. Старшая медсестра дала последние инструкции, записала номер патронажной службы, которая должна была приходить каждый день.
«Если будет сильная боль или начнется кровотечение, звоните в скорую, не ждите утра», — предупредила она строго, и в ее глазах Виктор прочитал то, чего она не сказала вслух: конец близок. Когда за медиками закрылась дверь, в квартире воцарилась гнетущая тишина. Только тихое шуршание капельницы нарушало ее, словно песочные часы, отмеряющие последние дни. Или даже часы.
«Тебе что-нибудь нужно?» — спросил Виктор, стоя в дверях спальни, не решаясь переступить порог. Екатерина покачала головой. «Просто отдохнуть. Ты тоже устал, Витя. Иди, поспи». Он кивнул с облегчением — притворяться становилось все труднее.
В ее глазах промелькнуло что-то — понимание, смирение. Но она лишь снова слабо улыбнулась. «Конечно», — прошептала Екатерина. Виктор закрыл дверь спальни и прошел в гостиную, рухнув на диван, не раздеваясь. Усталость навалилась свинцовой тяжестью, сковывая тело и разум. Он закрыл глаза и прислушался к тишине квартиры, надеясь, что к утру все закончится. Но в глубине души он знал: это будет не так просто.
Екатерина всегда была бойцом. Даже сейчас, когда от нее осталась лишь тень, она цеплялась за жизнь с упорством, которое одновременно восхищало и раздражало его. Телефон в кармане завибрировал. Сообщение от Ирины: «Как все прошло? Она дома?» Виктор не стал отвечать. «Завтра», — решил он про себя. Завтра он расскажет Ирине о своем плане, о том, как они избавятся от этого кошмара раз и навсегда.
Екатерина не спала. Боль пульсировала в каждой клетке ее тела, несмотря на морфин, пронизывая кости и нервы. Но годы болезни научили ее сосуществовать с этой болью, принимать ее как неизбежного спутника, как старого друга. Она смотрела в окно на ночное небо над Киевом. Звезды казались особенно яркими, пробиваясь сквозь городское зарево, словно приблизились, чтобы лучше разглядеть ее или поприветствовать новую душу, которая скоро присоединится к ним.
Смерть. Моя смерть, думала она. Странно, но в этой мысли не было страха — только грусть о жизни, которая так и не случилась полностью. О мечтах, оставшихся нереализованными, о путешествиях, которые она не совершит, о книгах, которые не прочтет, о детях, которых у нее никогда не будет. Вся ее жизнь, построенная с таким трудом: образование, выстраданное ночами без сна и подработками, международная карьера переводчика, собственное агентство, созданное с нуля, любящий — как ей казалось — муж. Все рассыпалось под натиском болезни, как песочный замок под волной прилива.
Еще недавно ей было о чем жалеть — о несбывшемся, о потерянном. Но сейчас, глядя на звезды, Екатерина ощущала странное смирение. «Мemento mori», — вспомнилась ей латинская фраза, выученная из любви к языкам. Помни о смерти. Древние считали это не мрачным напоминанием, а призывом ценить каждое мгновение жизни, каждый вдох.
Она подумала о Викторе, спящем в соседней комнате. Когда-то он был красивым, целеустремленным мужчиной, в которого она влюбилась стремительно и безоглядно. Она видела в нем потенциал, который он сам в себе не замечал, вкладывала в него всю душу, все ресурсы, чтобы помочь ему раскрыться. Любовь слепа, думала она теперь, вспоминая его отведенный взгляд, когда санитары заносили ее в дом, его нетерпеливые движения, плохо скрываемое раздражение.
Она не винила его. Три года ухода за умирающей женой могли измотать кого угодно, даже самого стойкого. В дверь спальни проскользнула их кошка Аська — серая персидская красавица, подобранная ими еще котенком на киевской улице. Запрыгнув на кровать, она устроилась у ног Екатерины, свернувшись клубком. Даже животное чувствовало, что хозяйка уходит.
«Береги его, когда меня не станет», — прошептала Екатерина, глядя в окно. За окном начинало светать. Новый день. Один из последних в ее жизни. Но что-то внутри — то ли интуиция, то ли упрямое нежелание сдаваться — шептало: еще не конец. Твоя история не закончена.
Она закрыла глаза, позволяя морфину наконец унести ее в беспокойный сон, где она снова была здорова, стояла на вершине Карпат, с рюкзаком за плечами, глядя на расстилающийся внизу мир, полный возможностей, свободы и надежды.